DeepHistory

Надо полагать, что последнее обстоятельство, ведущее к раздроблению единого этнокультурного массива, играло важную роль в том, что горцы предпочитали оставаться в местах своего прежнего проживания. И.Я. Куценко сравнивает такое положение горцев с «худшим вариантом резервации» и приводит пример шести типичных адыгейских аулов, где в 1910 г. смертность превысила рождаемость на 10%, а в 1911 г. на 32% (43). Это, на наш взгляд, достаточно ярко характеризует как материальное, так и моральное состояние их жителей. Хотя, безусловно, не стоит делать обобщающих выводов по всему Северо-Западному Кавказу, не говоря уже о более обширном регионе.

Наиболее заметные изменения хозяйственного и бытового уклада в рассматриваемый период происходят у кочевых народов Северного Кавказа. Надо полагать, что этот процесс и его итоги совсем не случайны. Кочевничество в соцоикультурном смысле было наиболее далёким и чуждым от приемлемого образа жизни для подданных Российской империи. По этой причине такой образ жизни и подвергся наибольшей эволюции в ходе рассматриваемого здесь периода.

Переход к оседлости привёл к коренной перестройке социальной структуры и способов общественных отношений в среде кочевых народов. «Новая жизнь потребовала от кочевников, прежде всего, отречения от традиционных привычек, домостроительных знаний и средств на приобретение строительных материалов. Занятия же земледелием требовали специальных знаний, которыми степные жители не обладали» (44).

В период, когда усилилось переселение на Северный Кавказ из центральной России (с 1860-х гг.), правительство особенно активно привлекает кочевников к оседлому образу жизни. Насколько это было важно, говорит тот факт, что «оседло водворившиеся инородцы» получали по 30 десятин на 1 д.м.п. (45). Вероятно, обилие свободных земель степного Предкавказья сыграло здесь заметную роль, и на этом факте можно было бы не заострять внимание, если бы не то обстоятельство, что русские переселенцы там же получали только по 15 дес. на 1 д.м.п. (46). В начале 1860-х годов последовал ряд «приговоров» отдельных кочующих обществ туркменского и ногайского народа о переходе к оседлости и занятии определённых территорий. Насколько добровольными, или, точнее, вынужденно добровольными были эти решения, позволяет судить документ «Оседлость. Об оседлом населении во всех приставствах», часть которого приводит И.В. Нахаева: «При этом имеет предварить их, что если они в данное время не поспешат принять надел земли, то право на пользование его потеряют навсегда, т.к. она неминуемо будет отдана под поселение крестьян» (47). Со ссылкой на Полное собрание законов Российской империи (Т. 2, 2-е собр., № 878 (1827)) в другой работе приводятся не менее значимые для нас сведения о том, что Правительство в законодательном порядке обязывало местную власть в отношениях с кочевыми народами « … внушение им в пристойных случаях преимуществ и выгод жизни постоянной перед кочевою, не подавая однако же вида принуждения» (48).

Можно констатировать, что российские власти использовали грамотную, осторожную политику привлечения кочевников к оседлому образу жизни, умело используя при этом фактор крестьянской колонизации Северного Кавказа, процесс обнищания заметной части кочевых обществ и прочее. То есть, власти не только выказывали полную незаинтересованность в сохранении традиционных норм жизни кочевников, но и, напротив, всемерно способствовали приведению его к привычному для метрополии оседлому и земледельческому.

Немаловажную роль в процессе утверждения доминант российского историко-культурного типа играла система образования и просвещения горских народов, надзора и контроля за ней со стороны государства. С.А. Трёхбратова относит первый этап в развитии горского образования на Северо-Западном Кавказе под эгидой российского правительства ещё к периоду Кавказской войны (1830-1840-е гг.), когда предпринимались попытки привлечь горцев в военно-учебные заведения (49). Эффективность этого обучения в силу обстоятельств субъективного характера оказалась невысока. Решающим фактором был долгий отрыв от родственников и родных мест. В дальнейшем была предпринята попытка открытия школ, более приближённых к местам жительства обучающихся горцев. Совместное обучение детей казаков и горцев должно было способствовать, как отмечалось в приказе по Черноморскому казачьему войску, «благим предначертаниям монарха … относительно сближения с нами соседей и, уже отчасти, сограждан наших черкес» (50). Эта цитата относится к 1845 году. Горцев обучали не только на Кавказе, но и в столичных учебных заведениях уже в 1840-е годы. В конце 1840-х создаётся Новороссийская азиатская школа с 4-х летним сроком обучения, который предварял начало учёбы в центральных учебных заведениях.