DeepHistory

А вот второй случай был куда примечательнее. Впервые в истории отечественного права в законе 1700 г. оказалось специально закреплено право подданного известить непосредственно верховную власть о «великих государственных делах». При всей расплывчатости приведенной формулировки можно с уверенностью предположить, что под «великими государственными делами» Петр I подразумевал в данном случае как популярные в то время предложения об увеличении государственных доходов, так и сообщения об особо важных государственных преступлениях (что, строго говоря, входило в противоречие с линией на укрепление инстанционности). Завершался закон от 2 февраля патетическим призывом «чинить судьям в делах правду, а челобитчикам напрасно не бить челом».

Следующей мерой царя-реформатора по изменению судоустройства стал закон от 10 марта 1702 г., по которому бесповоротно упразднялся стародавний институт губных старост. Одновременно была предпринята попытка ввести коллегиальное управление сельской территорией уезда. Согласно тому же закону от 10 марта 1702 г., на местах вводились должности выборных дворянами «товарищей воевод» (в количестве от двух до четырех человек).

По замыслу законодателя, отныне воевода не мог принимать никаких решений (в том числе и судебных) без согласия со своими «товарищами». На практике данная попытка, как убедительно показал М.М. Богословский, не имела, однако, успеха. Уезд так и остался de facto под властью единоличного воеводы, подчиненного соответствующему приказу.

Необходимо также упомянуть, что в самые первые годы XVIII в. произошло свертывание деятельности Боярской думы. Упразднявшаяся, как известно, постепенно, безуказным порядком, дума провела последние заседания в 1704 г. В итоге вышестоящей судебной инстанцией по отношению к приказам теперь оказался непосредственно монарх (основанная в том же 1704 г. вместо Боярской думы аморфная «Консилия министров» отправлением правосудия не занималась).

Очередные перемены в судебной системе России произошли в 1705 году. Для начала 9 февраля 1705 г. Петр I утвердил выпавшие к настоящему времени из научного оборота Наказные статьи инспекторам ратушского правления. Согласно ст. 7 Наказных статей в подсудность Ратуши передавались дела по казнокрадству, взяточничеству и злоупотреблениям при сборе налогов, в которых обвинялись должностные липа ее территориальных органов (в первую очередь земские бурмистры).

Носившая вроде бы узкий характер данная мера привела на практике к поступлению в судебное производство Ратуши значительного объема уголовных дел. Объяснялось это тем, что в 1705 г. Ратуша являлась крупнейшим финансовым органом нашей страны, отвечавшим за взимание большей части прямых и основной части косвенных налогов (среди которых особое значение имели таможенные и кабацкие сборы). В подобной ситуации, соприкасаясь – причем почти бесконтрольно – с внушительными денежными суммами, немало бурмистров поддавалось соблазну криминальной наживы.

О том, что ст. 7 Наказных статей отнюдь не осталась мертвой буквой, свидетельствуют многие архивные материалы. Назначенный того же 9 февраля 1705 г. инспектором (фактическим руководителем) Ратуши видный сподвижник Петра I А.А. Курбатов со всей решительностью взялся за разоблачение казнокрадов и «грабителей народа» в своем ведомстве. Характерно, что масштабы выявленных хищений впечатлили даже многоопытного Алексея Курбатова.

«Ей-ей, государь, превеликое чинитца на Москве и в городех в зборех воровство…» «Ей-ей, государь, свидетелствующу Богу, везде кража», – горестно резюмировал инспектор в отчетных посланиях Петру I в октябре–ноябре 1705 г.

В целях борьбы с этим А.А. Курбатов предложил даже – в письме царю от 21 октября 1705 г. – ввести для казнокрадов-бурмистров смертную казнь.

Между тем, Наказные статьи инспекторам ратушского правления оказались не единственным актом, изданным 9 февраля 1705 г. В тот же день получил утверждение весьма примечательный закон, в котором была предпринята попытка разграничить судебную компетенцию Ратуши и Преображенского приказа. Согласно закону от 9 февраля 1700 г., если кто-либо (из числа лиц, подведомственных Ратуше) объявлял «слово и дело», то его следовало отныне направлять не в Преображенский приказ, а к А.А. Курбатову.

Если далее открывалось, что заявитель, не осознав «разности слова с делом», говорил «слово», а являлось «дело», то последующее судебное разбирательство предстояло вести в Ратуше. В обратном случае заявителя надлежало, не расспрашивая подробнее, отсылать в Преображенский приказ. Анализируя эту – не особенно внятную (на первый взгляд) – норму, Н.Н. Покровский предположил, что под «делом» Петр I подразумевал «финансовые и прочие злоупотребления администрации», а под «словом» – как и прежде – государственные преступления.

Однако, если принять во внимание рассмотренные выше Наказные статьи инспекторам ратушского правления, то приведенная трактовка Н.Н. Покровского обретет, думается, еще одно подтверждение, а мотивация законодателя прояснится окончательно. Поскольку «слово и дело» нередко объявлялось именно на казнокрадов и вымогателей взяток и неуказных сборов, а подобные дела (в отношении соответствующих должностных лиц), по ст. 7 Наказных статей, поступали в подведомственность Ратуши, Петр I и счел необходимым дополнительно подтвердить соответствующую линию компетенции ведомства А.А. Курбатова.