DeepHistory

Отдельно следует сказать о казачестве. Казаки не могли стать достаточной силой для покорения Кавказа. В количественном смысле они были не настолько многочисленны, а в социокультурном недостаточно абстрагированы от противника. «В дореформенный период, несмотря на боевые действия, часть казаков сохраняла в горах кунаков и родственников, знала их язык, обычаи. В условиях противостояния некоторые из казаков колебались между двумя культурами, демонстрируя признаки маргинальной этнической идентичности» (24). Широкую известность получило, например, «Дело Атарщикова», сотника, перебежавшего на сторону горцев и в 1840-е годы не только активно принимавшего участие в военных действиях на их стороне, но и ведшего пропагандистскую работу среди казачества, солдат и офицеров царских войск, призывая последовать его примеру. Исследователи отмечают, что данный случай не был единичным – казаки действовали, в том числе и в качестве командиров отрядов, на стороне горцев вплоть до окончания Кавказской войны (25).

В восприятии казаков горцы не были достаточно деиндивидуализированны для идеала окончательной победы. По этой причине на определённом этапе ведущая роль в покорении Кавказа переходит к российскому государству, в числе составляющих которого не последнее место, в данном случае, занимают регулярные войска. В ходе Кавказской войны Россия представлена на Кавказе не эпизодически, не фрагментарно – посредством одной из своих субэтнических групп, а выступает уже как мощное имперское государство, созданное одним из наиболее значительных в мире суперэтносов.

Для нас наиболее важно определить, как фактор конфликтности влиял на принятие решений и формирование способов достижения целей и, собственно, качество самих этих целей в ходе включения Северного Кавказа в государственное пространство России. В этом смысле особый интерес представляет то, какие планы рассматривались и предлагались в XIX веке по «умиротворению» Кавказа. Попытаемся разобраться хотя бы в самых общих тенденциях.

В 1775 г. губернатором Астрахани П. Кречетниковым был предложен один из самых амбициозных планов управления народами Кавказа. П. Кречетников был не первым, кто считал, что «…самым надёжным способом искоренения варварских обычаев и усмирения местных жителей стало бы их обращение в христианство» (26). Предлагался и ряд конкретных мер, среди которых развитие просвещения, торговли, смешанные браки, а также цель: «и посредством сообщения нашего народа совсем их язык, яко не имеющий своего основания, и обычаи истребить» (27). План Кречетникова от предшествующих подобных проектов отличала особенная тщательность проработки. Не оставляла двоякого впечатления и его конечная цель: поэтапная ассимиляция народов Северного Кавказа.

Первая четверть XIX века, богатая внешнеполитическими событиями, что свойственно гармоничным состояниям социальных циклов, привнесла в процесс освоения Северного Кавказа российским государством новое значение и новый смысл – его завоевание. Мнений и проектов покорения Кавказа было множество. Об этом писали крайне радикально настроенные декабристы — Лунин, Пестель, близкие им прогрессивные люди своего времени — Розен, Раевский-младший Также это проекты государственных чиновников и (или) непосредственных участников Кавказской войны таких, как Серебряков, Лофицкий, Бороздин, Бюрно, Вельяминов, Мордвинов и некоторых других. Главный вопрос – в чём был истинный смысл завоевания Кавказа – не находил достаточно внятных и очевидных вариантов ответа. По мнению Я. Гордина, « … ответы на эти вопросы были столь туманны и противоречивы, что длительное время официальные публицисты и государственные мужи не рисковали даже их ставить…. Как всегда бывает в подобных случаях, проблемой занялись аутсайдеры» (28). Под «аутсайдерами», в частности, понимаются автором декабристы и близкие им по взглядам современники событий. Отметим, что большинство таких проектов отличал резкий радикализм в решении кавказского вопроса. Например, Пестель предлагал самым решительным образом покорить все народы, живущие в этом регионе, а затем разделить их на две категории: «мирные» и «буйные». И далее у Пестеля, так уважаемого будущими поколениями революционеров, следует потрясающий по своей прозорливости пассаж, который мы позволим себе привести без изъятий: «Первых оставить в своих жилищах и дать им российское правление и устройство, а вторых силой переселить во внутренность России, раздробив их малыми количествами по всем русским волостям и 3) Завести в Кавказской земле русские селения и сим русским перераздать все земли, отнятые у прежних буйных жителей, дабы сим способом изгладить на Кавказе даже все признаки прежних (то есть теперешних) его обитателей и обратить сей край в спокойную и благоустроенную область русскую» (Павел Пестель. «Русская правда», С. 167.) (29). Ровно через 120 лет несбывшийся план декабриста суждено было почти в точности реализовать более успешным революционерам и прагматичным политикам. Если говорить об истории идеи депортации как способа решения сложных этнических задач в России, то, очевидно, Павел Пестель мог бы занять одно из первых мест среди её ранних приверженцев, а в отношении народов Северного Кавказа и вовсе – первое. Не был сторонником компромиссного решения кавказского вопроса и Лунин, сетуя на то, что «внутренняя часть обширной территории, вдающейся в пределы империи, по-прежнему находится во власти нескольких полудиких народцев…» (30). Несколько отличался по взглядам Розен, более основывавшийся на английском опыте, акцентировавший внимание на цивилизаторской миссии России, на силе убеждения и демонстрации «плодов экономического преуспеяния» (31). Однако большая часть общества желала осознания цели Кавказской войны, её глубокого нравственного значения, исторической оправданности. Об этом писал П. Зубов, автор первого обзорного сочинения о военных действиях на Кавказе и в Закавказье первой трети XIX века, затрагивали эти проблемы А.С. Грибоедов и А.С. Пушкин. «Недостаточность, психологическая неубедительность цивилизаторской и экономической оправдательных доктрин стали очевидно ясны в период фатальных неудач русской армии на Кавказе» (32). Другими словами, в период, приближающий Россию к состоянию мягкого социального кризиса середины XIX в., ставшего завершением второго малого цикла периода империи.